Детские годы королевы Елизаветы

За время долгого правления королевы Елизаветы II была опубликована только одна книга о ее детстве, написанная ее гувернанткой Мэрион Кроуфорд в 1950 году.

Кроуфи, как ее называла будущая королева, вспоминает первую встречу со своей пятилетней подопечной.

“После приезда из Шотландии я обнаружила, что мои новые работодатели ушли, а будущая королева Англии была в спальне. Но она знала, что я приду.

Как только я вошла в дверь Royal Lodge в Виндзоре, дворецкий сказал мне, что Ее Королевскому Высочеству было разрешено бодрствовать до моего прибытия.

В спальне наверху маленькая девочка с кучей кудрей правила “упряжкой лошадей”. Для этого она прикрепила шнуры халата к стойкам своей старомодной кровати.

«Здравствуйте» – вежливо сказала она, и снова взялась за “поводья”. Я спросила, всегда ли она ездит в постели.

«Я обычно делаю пару кругов по парку перед сном, – сказала она. «Это тренирует моих лошадей».

Пройдя опасный и сложный поворот, она добавила: «Ты собираешься жить с нами?»

Я сказала ей, что ненадолго буду ее гувернанткой. Но, по правде говоря, обучение внучки короля было последним, чего я ожидала после завершения обучения на учителя.

После выпуска я хотела работать с бедными детьми. Но сначала меня временно взяли на должность гувернантки у детей графа и графини Элгин в моем родном городе Данфермлин.

Однажды, когда я шла по их лужайке, я взглянула на дом, потому что у меня было жуткое ощущение, что кто-то наблюдает за мной. Впервые мои глаза встретились с тем долгим холодным взглядом, который я так хорошо узнала впоследствии.

За мной наблюдала 31-летняя герцогиня Йоркская (будущая королева-мать), и, очевидно, я ей понравилась.

Две недели спустя она попросила меня взять на себя обучение их дочерей, принцесс Елизаветы и Маргарет Роуз, одной тогда было пять лет, а другой – 18 месяцев.

Мне было 22. Испугавшись и сомневаясь, что я поступаю правильно, я согласилась пройти у них месячный испытательный срок, начиная с Пасхи 1932 года.

На следующее утро после моего приезда я внезапно услышал шум, перемежающийся со смехом. Позже я узнала, что девочки играли в спальне родителей – ритуал, который продолжался ежедневно вплоть до дня свадьбы Елизаветы.

Затем Лилибет – как ее все называли – настояла на том, чтобы показать мне маленький домик, подаренный девочкам жителями Уэльса.

На протяжении многих лет это была любимая игрушка принцесс. Созданный для них, он был настолько маленьким, что мне пришлось исследовать его на четвереньках.

Дом был сделан в мельчайших деталях, с ситцевыми шторами, сантехникой, полностью оборудованной кухней и электричеством.

Девочки сами подметали и вытирали пыль. А когда пришло время возвращаться домой в Лондон, Лилибет осторожно убрала все одеяла и белье, накрыла миниатюрную мебель пылезащитными простынями и завернула серебро в газету – «чтобы не потускнело», – сказала она мне.

Ей не было и шести лет, но она явно любила порядок. Каждый вечер после ужина они с Маргарет протягивали руки, и отец давал им по ложке ячменного сахара. Маргарет сразу же запихивала все в рот. Лилибет же тщательно раскладывала сахар на своей тарелке и очень изящно его съедала. 

Она содержала все свои вещи в безупречной чистоте, и в конце концов стала слишком методичной и аккуратной. На самом деле, я очень беспокоилась о ней. В течение ночи она по несколько раз вскакивала с постели, чтобы убедиться, что ее туфли стоят на полу ровно, а одежда красиво разложена. И только когда Маргарет начала забавно передразнивать эти ритуалы своей сестры, Лилибет наконец перестала их выполнять.

Однажды, еще будучи в Виндзоре, я услышала, что король Георг V и королева Мария (бабушка и дедушка Елизаветы) идут на чай.

Это было довольно необычно: члены королевской семьи очень редко навещали друг друга и редко встречались в обществе, если не было коронации, крестин, свадьбы или похорон.

Я была в саду, когда заметила, что они направляются прямо ко мне. Королева Мария выглядела выше короля, потому что у нее была такая великолепная шляпа. Она остановилась, оперлась на сложенный шелковый зонтик и спросила: «Вы мисс Кроуфорд?»

Я сделала свой самый глубокий реверанс, и они посмотрели на меня испытующим взглядом, который становился мне все более знакомым. У меня было почти непреодолимое желание сказать «Пожалуйста, я все сделаю».

Королева ничего не сказала, но улыбнулась. Король Георг крякнул и ткнул палкой в ​​землю. Затем он сказал громким голосом: «Ради всего святого, научите Маргарет и Лилибет писать приличным почерком, это все, о чем я вас прошу. Ни один из моих детей не умеет правильно писать. Мне нравится рука с характером».

И он ушел. Это был мой первый опыт общения со взрослыми членами королевской семьи.

Иногда они вообще ничего не говорили – например, когда мой месячный испытательной срок превратился в пять недель, потом в шесть. В конце концов, я пошла к герцогине, которая была удивлена.

«Ну, конечно, ты должна остаться», – сказала она.

Она также была удивлена, когда я сказала, что мне нужно сначала съездить домой, чтобы найти одежду, подходящую для моей новой жизни. Позже мне пришлось потратить большую часть своей зарплаты на наряды. Одно из самых удачных моих вечерних платьев было сшито из портьерного материала.

Мы жили в герцогском дома на Пикадилли, 145 в Лондоне. Это был высокий узкий дом с садом и воротами, ведущими в Гайд-парк.

Моя спальня была единственной свободной комнатой. Лилибет жила по соседству, и мы проводили уроки в маленьком будуаре ее матери.

На большой двуспальной кровати в комнате герцогини были синие шелковые покрывала с лимонной драпировкой. Там стоял туалетный столик в форме бутона, а мебель и шкафы были из белого яблоневого дерева.

Комната герцога всегда напоминала мне каюту корабля. Сине-зеленая кровать с драпировкой, очень суровая на вид, туалетный столик и книжный шкаф – все, что у него было. Все было разложено очень аккуратно, словно для парадного осмотра.

Это был скромный дом, ни большой, ни роскошный, центром которого площадка под большим куполом на верхнем этаже. Под этим куполом стояло около 30 игрушечных лошадок на колесах, каждая около фута высотой.

«Вот где мы их держим», – объяснила Лилибет и показала мне седла и уздечки, которые они с Маргарет полировали. Каждый вечер с каждой лошади снимали седло, а лошадь кормили и поили.

Одна из любимых игр Лилибет в течение нескольких лет заключалась в том, чтобы запрячь меня парой красных поводьев с бубенчиками, и идти разносить продукты. Меня похлопывали, заставляли остановиться, а Лилибет доставляла воображаемые продукты в воображаемые дома и вела задушевные беседы со своими воображаемыми покупателями.

Иногда она шептала: «Ты должна притвориться нетерпеливой. Бей копытом землю».

Или она сама становилась лошадью, скачущей вокруг, подкрадывающейся ко мне бочком, тыкая в мои карманы в поисках сахара и издавая убедительные звуки ржания.

По вечерам она и Маргарет прижимались носами к окну детской, высматривая пару прекрасных настоящих лошадей, которые тянули телегу пивовара. Если лошади запаздывали, девочки переживали, что лошади могли попасть в аварию.

С другой стороны дома они наблюдали, как пони из школы верховой езды бегут по Роттен-Роу.

«Если я когда-нибудь стану королевой, – твердо сказала Лилибет, – я издам закон, запрещающий ездить верхом по воскресеньям. Лошади тоже должны отдыхать. И я никому не позволю купировать хвосты их пони».

Еще она говорила, что когда вырастет, выйдет замуж за фермера.

«У меня будет много коров, лошадей и детей», – серьезно сказала она мне.

Она сама купила игрушечных животных в Вулворте на свои карманные деньги (ей выдавали шиллинг в неделю до 14 лет). В этом же магазине девочки покупали большую часть своих рождественских подарков.

Были ли они ангелами? Конечно, нет: это были две совершенно нормальные и здоровые девочки, и у нас с ними были свои трудности.

Они легко распускали руки, если их будили, от Лилибет было легко получить хук слева. Маргарет тоже легко бросалась в бой, и, как известно, иногда кусалась. Не раз мне показывали руки со следами королевских зубов.

Так же часто начинались драки, когда им говорили, что они должны надеть шляпы. Они ненавидели шляпы: они щелкали друг друга резинками от шляп с пронзительными воплями.

Маргарет часто была непослушной, но у нее был веселый, неугомонный характер, из-за которого ее было трудно дисциплинировать. Она часто бросала на меня косой взгляд, устраивала сцены, а затем целовала меня – предполагая, что я должна сразу все простить и забыть.

Когда ее не прощали, она вызывала воображаемого друга по имени кузен Галифакс. Маргарет ни в чем не была виновата, кузен Галифакс виноват в невыполненных задачах и забытых вещах.

«Я была занята с кузеном Галифаксом», – надменно говорила она, наблюдая за мной краем глаза, чтобы убедиться, что я проглотила это.

Из них обеих более вспыльчивой была Лилибет, хотя обычно она держала свой характер под контролем. Также ей требовалось больше времени, чтобы прийти в себя после их ссор. Она очень редко восставала против кого-либо, но если она это делала, то всем приходилось туго.

Одной из мишеней ее ярости была некая мадемуазель, которая приехала учить ее французскому языку, в основном, заставляя ее писать бесконечные столбцы глаголов. Однажды я услышала странные звуки, доносившиеся из классной комнаты, и вошла. Бедная мадемуазель была объята ужасом.

Лилибет от скуки взяла большую серебряную чернильницу с орнаментом и без всякого предупреждения опрокинула ее себе на голову. Она сидела, а чернила текли по ее лицу и окрашивали золотые кудри в синий цвет. К сожалению, я так и не узнала всей истории: мадемуазель ушла, ничего не объясняя.

Что касается образования принцесс, то никогда ни у одной гувернантки не было таких работодателей, которые бы так мало вмешивались. Возможно, они считали, что образование двух не очень важных девочек не имеет большого значения. Но Лилибет была очень умным ребенком.

Больше всего ей нравились уроки о реальных людях. Именно так я рассказывала ей историю – жизнь реальных людей со всеми их проблемами и заботами. Она слушала с восхищением.

На других детей, с которыми она сталкивалась во время наших прогулок по Гайд-парку, она смотрела, как на мистических существ из космоса. Обе девочки очень хотели бы поговорить с ними и подружиться, но это им никогда не позволялось.

Их няня Клара Найт, более царственная, чем герцог и герцогиня, не одобряла наших странствий, но я стремилась расширять кругозор девочек.

Однажды, когда мы проезжали угол Гайд-парка, из метро вышли люди. Лилибет задумчиво сказала: «О боже, как же весело, должно быть, ездить в этих поездах».

Я подумала: а почему бы и нет? Герцог согласился, разрешив нам поехать, при условии, что нас будут сопровождать домашний детектив и дама. В рамках забавы девочки сами купили билеты. Все это выглядело торжественно, как вложение денег: они потратили уйму времени, вытаскивая деньги из своих расшитых кошельков, а затем забирая сдачу.

На эскалаторе Маргарет сжала мою руку и с опаской сглотнула. Как только мы сели в поезд, обе девочки сидели там с широко открытыми глазами и зачарованными, пока не заметили небольшой переполох. Их детектив, стоявший в дальнем конце вагона, выглядел настолько очевидно, что люди оглядывались, чтобы понять, кого он охраняет.

К счастью, мы добрались до Тоттенхэм-Корт-роуд и вышли из поезда раньше, чем кто-либо заметил принцесс.

Следующим грандиозным событием была поездка на автобусе. Лилибет показалось прекрасной идеей заглянуть в чужие сады.

К сожалению, эти приятные прогулки внезапно прекратились, когда Ирландская республиканская армия начала устраивать публичные неприятности, чтобы привлечь внимание к своим требованиям.

Поскольку девочкам всегда хотелось заниматься тем же, что и другим детям, я брала их на уроки плавания в банном клубе.

К нашей первой поездке няня подготовилась настолько масштабно, что мы могли отправиться хоть на необитаемый остров. Она взяла большие банные полотенца, присыпку, расчески и щетки, даже небольшую коробку конфет.

Герцог, который часто приходил посмотреть, был удивлен, когда обе его девочки получили сертификаты спасателей.

«Я не знаю, как они это делают, – не раз говорил он. – Мы в детстве были ужасно застенчивыми. Этим двоим, кажется, наплевать».

Похоже, им было все равно, что они редко играли с другими детьми. На самом деле, у Лилибет был только одна подруга: Соня Грэм Ходжсон, дочь радиолога королевской семьи. Иногда они вместе играли в саду. Но когда они подросли, Соню отдали в школу, и дружба прервалась.

В основном в их жизни фигурировали взрослые. Однажды они в шоке и торжествующем восторге толкнули меня в бок, чтобы указать на Невилла Чемберлена, тогдашнего канцлера казначейства, грызшего ногти. Если он мог это делать, сказали девочки, которые обе грызли ногти до 12 лет, то почему они не могли?

Они проявляли большой интерес к известным людям, которые приходили и уходили, а Лилибет еще и старалась читать о текущих делах. Однажды, когда премьер-министр Рамси Макдональд низко склонился над ее рукой, она сказала ясным звонким голосом: “Я видела вас сегодня утром в Punch*, мистер Макдональд, вы вели стаю гусей!”

Он слабо улыбнулся ей.

*Punch, или The London Charivari – британский еженедельным журналом юмора и сатиры, основанный в 1841 году Генри Мэйхью и Эбенезером Лэнделлсом. Известен своими карикатурами. (Примечание автора)

Первой любовью Лилибет, несомненно, был конюх Оуэн, который научил ее ездить верхом.

Все, что делал или говорил Оуэн, было Евангелием. Однажды, когда она спросила отца о каком-то плане, он раздраженно ответил: «Не спрашивай меня – спроси Оуэна. Кто я такой, чтобы вносить предложения?»

По правде говоря, застенчивый и хрупкий герцог Йоркский, который сильно заикался, не считался особенно важным человеком в семье.

Всеобщей любовью был златовласый дядя Лилибет Дэвид, принц Уэльский. Он был, пожалуй, самым постоянным посетителем у Йорков, часто принимал участие в их играх после чая – Snap и Happy Families, и подарил племянницам все детские книги А. А. Милна, включая “Винни Пуха” и “Когда мы были очень молоды”.

Увы, вскоре во дворце все изменилось. Старый король умер, и дядя Дэвид заглядывал куда реже, чтобы поиграть со своими племянницами.

Однажды он пришел выпить чаю с миссис Уоллис Симпсон, разведенной американкой. Она была умной, привлекательной женщиной с той непосредственной дружелюбностью, которая свойственна американским женщинам. Но после того, как они уехали, никто не вспоминал о визите. Миссис Симпсон в семье больше никогда не упоминалась.

За следующие несколько месяцев дядя Дэвид изменился. Казалось, он не слышал, что ему говорят.

3 декабря 1936 года я увидела заголовок: КОРОЛЬ И ЕГО МИНИСТРЫ – ВЕЛИКИЙ КОНСТИТУЦИОННЫЙ КРИЗИС. В последующие дни мне приходилось вести себя так, как будто ничего необычного не происходило. Внизу под куполом мы с девушками наблюдали за приходом и уходом премьер-министра, различных епископов и архиепископов, все выглядели встревоженными и взволнованными. Герцог и герцогиня никогда не говорили о происходящем.

Однажды герцогиня вызвала меня в свою спальню, куда она удалилась из-за сильной простуды.

Королева Мария, внезапно ставшая старой и очень уставшей, вышла. Мне не нужно было говорить, что Дэвид отрекся от престола. Герцогиня лежала в постели.

«Боюсь, что в нашей жизни произойдут большие перемены, Кроуфи», – сказала она. «Мы должны взять то, что к нам приходит, и извлечь из этого максимум пользы».

Когда я сообщила Маргарет и Лилибет новость о том, что они будут жить в Букингемском дворце, они с ужасом посмотрели на меня. “Что!” – воскликнула Лилибет. – Вы имеете в виду навсегда?”

Маргарет возмутилась: «Но я только что научилась писать Йорк».

До моего приезда в семью девочки развлекались поездками в парке, тихими женственными играми в саду или неторопливыми поездками в открытом экипаже.

Лилибет никогда не позволяли испачкаться. Но я все изменила, и она была очень счастлива, когда я находила занятия, где она могла испачкаться.

Мы играли в красных индейцев среди кустов, играли в прятки и сардины. Воздух пронзали крики Маргарет: «Wait for me!» (Подожди меня!) и это стало ее фирменным девизом на долгие годы.

Их отец, герцог, часто приходил к нам поиграть по утрам. Он был самым быстрым бегуном, которого я когда-либо знала: я до сих пор вижу, как он совершает огромный рывок к статуе Байрона, которая очень пригодилась нам в качестве «домика».

Во время игры в мяч Лилибет, наконец, определилась, как будет меня называть. После того, как она бросила мимо шесть мячей подряд, она невольно застонала: «О, Кроуфи!» Затем будущая королева посмотрела на меня, довольная собой.

“Так!” – сказала она. «Кроуфи. Так я буду называть тебя».